STANTSIA art venue

ДВОЕ В ЛОДКЕ

ИВАН ЕСТЕГНЕЕВ И ЕВГЕНИЙ КУЛАГИН, «ДИАЛОГ ДАНС»
На сцене — два джентльмена в элегантных белых костюмах и отчетливо зеленых носках. Один джентльмен — обладатель темной шевелюры — в квадрате света меланхолически вертит в руках фен, то включая, то выключая его. Другой герой замер в полутьме — едва можно разглядеть, что у него на голове шляпа-котелок. Попав в луч прожектора, этот персонаж сначала проверит, плотно ли шляпа держится, а потом вздохнет и решительно сдернет ее — и сверкнет наголо выбритым черепом. Начнется дуэт — и за пятнадцать минут спектакля «Волосы» станет понятно, что этот спектакль — вовсе не о страданиях безволосого героя по утраченной прическе. То есть, конечно, лысый персонаж (это Кулагин) так тоскливо проедет ладонью по шевелюре партнера (Естегнеева), что неагрессивная зависть будет очевидна; так будет макать воблу в большую банку с водой и так в эту банку всматриваться, что зрители заподозрят изготовление неизвестного им народного средства от облысения. Но маленькая история, в которой герои успеют уронить друг друга, помочь друг другу подняться, потолкаться плечами и замереть в контакте, закончится тем, что черноволосый решит свою шевелюру обкромсать. И понятно станет, что это было — про поиски человека, который тебя понимает.

2006 год — время первого появления труппы «Диалог данс» вне Костромы, их первый приезд на московский фестиваль современного танца «Личное дело». «Волосы» — их первый триумф. Теперь — десять лет спустя — это одна из самых известных трупп контемпорари в России. Три «Золотые маски», гастроли от Франции до ЮАР, ежегодный фестиваль, на который в волжский город приезжают артисты из многих стран мира. Иван Естегнеев — арт-директор «Диалог данс», Евгений Кулагин — просто директор. Они преподают. Они ставят. И они танцуют. Меж тем было время, когда они даже не подозревали о существовании друг друга.

Иван Естегнеев жил на юге — его родной город Новороссийск, там он учился в школе и с четырнадцати лет танцевал в детском ансамбле. Окончив школу, он, как разумный человек, поступил в местный юридический институт. Но через два года понял, что больше всего в жизни хочет танцевать и сочинять танцы — и отправился в Санкт-Петербург, в Гуманитарный университет профсоюзов. Танцовщик? Танцовщик! Занятия с утра до вечера, еще и частные уроки брал — хореографическая подготовка в ансамбле оказалась недостаточной. Стандартное развитие сюжета было бы таким: все науки брошены, дорвавшийся до искусств человек занимается только искусством. Но стандартные сюжеты не для этого артиста: он перевелся в юридическом на заочное отделение и с успехом окончил и этот институт. Это потом тысячу раз помогло ему в независимой карьере.

Евгений Кулагин начинал свою артистическую карьеру совсем в другой части страны — он учился в Челябинском институте культуры и искусств, собирался стать драматическим актером. Рядом учились хореографы, и, поскольку парней в танцах всегда не хватает, один из постановщиков попросил Кулагина поучаствовать в его спектакле. Этот спектакль приехал на петербургский фестиваль «Open look». А Естегнеев пришел на этот фестиваль посмотреть.

Тогда они познакомились и поняли, что хотят работать вместе. После окончания института Кулагин попал в Камерный драматический театр в Костроме. Естегнеев приехал в тот же волжский город — так в 2002 году была основана компания. Работали на непаханой земле: что такое современный танец, в Костроме не знал ни один человек. Первых девчонок, пришедших на занятия, местные корреспонденты спрашивали, не мечтают ли они танцевать в ансамбле «Тодес». Звучали предположения, что вот эти непривычные движения на сцене — проповедь какой-то секты. Но пара отцов-основателей держалась твердо — они работали, работали и работали. Некоторым образом раскрутке компании помогало и то, что у Кулагина, перешедшего из Камерного в главный костромской театр — имени Островского, — хорошо пошла и драматическая карьера; среди ролей были и значительные, большие, например Гамлет. Но все же драма оказалась «вторым» путем, и в конце концов артист стал крайне редко появляться на драматической сцене — все силы и все время теперь отданы «Диалог данс». Кроме Естегнеева и Кулагина в компании с некоторых пор работают три отличные танцовщицы — Мария Качалкова, Татьяна Караванова и Галина Минакина, но — ограничимся лишь их упоминанием; этот текст не о труппе как таковой, а только о двух ее артистах.

Артисты эти ни в чем друг на друга не похожи. Естегнеев — быстрое движение, быстрая реакция, быстрая усмешка. Пластика ломкая — он может, если захочет, плавностью превзойти мариинских лебедей, но любит взрыв, слом, острый акцент. Самые простодушные из работающих с труппой хореографов охотно выдают Естегнееву персонажей на грани и за гранью нервного срыва: так, Крис Херинг, сотворивший свою «Грозу» как невротическую поэму, загнал персонажа Естегнеева в трясучую смеховую истерику, которую танцовщик воспроизвел с деталями просто клиническими. Постановщики более внимательные замечают, что актер, с легкостью изображающий невротиков, умеет держать себя в руках с железной твердостью, просчитывает каждый шаг и каждый жест. И работают с этим — в «Сделке», поставленной Ниной Гастевой и Михаилом Ивановым по мотивам пьесы Кольтеса «В одиночестве хлопковых полей», Естегнеев становится логиком-интеллектуалом, попадающим в ситуацию тотально нелогичную и неразумную: непонятная угроза извне (раздающийся из телефонной трубки звериный рык; звук зависшего над головой вертолета — и шарящий по сцене прожектор; тревожный стук в дверь) швыряет его к другому человеку, без которого он вроде бы вполне мог обойтись. В «Сделке» Естегнеев «замораживает» свою живую мимику; небольшие жесты приобретают катастрофический резонанс. А в «Punto di fuga», что в 2012 году получил «Золотую маску» как лучший спектакль современного танца, войну за квадрат сцены вели четверо мужчин (к Естегнееву и Кулагину присоединились итальянцы Эмануэле Шаннамеа и Стефано Маццотта; вся четверка и ставила спектакль) — и герой Естегнеева транслировал ту силу и жестокость, что свойственна воинам из древних трагедий.

Персонажи Естегнеева умеют думать на сцене; они умеют казаться слабыми, стопроцентно при этом держа ситуацию под контролем; они, держа эту ситуацию, могут адски нуждаться в ком-то — и прятать эту простую потребность, и смеяться над ней.

Вот уж чего не будут делать персонажи Кулагина. Они смотрят на мир широко открытыми глазами, так же широко распахиваются руки — и вот она, душа, ничего не скрыто. Танцовщик сложен плотнее коллеги и с хореографической точки зрения менее выучен; сам это отлично знает и чуть утрирует неловкость каких-то поворотов. Апофеозом этого насмешливого отношения к себе стала работа Кулагина в спектакле Карин Понтьес «Потерянный рай», что был номинирован на недавнюю «Золотую маску»: рай, о котором идет речь в спектакле, — это детство. Кулагин работает там в «пупсовых» толщинках и вызывает восторженный всхлип узнавания в публике; но дело даже не в точно воспроизведенной детской манере движения — дело в той открытости, что транслирует танцовщик: такая возможна только в младенчестве.

В Кулагине, как и в Естегнееве, есть сила — но совсем нет угрозы, ни в одной из ролей, ни в одной из ситуаций. В спектакле «Мирлифлор» (первый опыт сотрудничества костромской компании с бельгийским хореографом Карин Понтьес — и очень удачный: первую свою «Золотую маску» «Диалог данс» получил именно за этот спектакль) две женщины и двое мужчин, создавая чудовищное напряжение, выстраивают баланс сил. Все друг другу враги и все — возможные любовники; и даже в этой сжигающей нервы ситуации движения Кулагина говорят прежде всего об устойчивости мира.

В том числе — мира танцевального. Он в России уже который год держится и на этих двух артистах, что, сотрудничая с Театром Наций (где они выпустили «Мою аномалию») и с Гоголь-центром («Неврастения»), продолжают учить народ в Костроме и регулярно выпускать там премьеры. Держать ситуацию под контролем и не закрывать двери, какая бы погода ни была на дворе.

Петербургский театральный журнал
Автор: Анна Гордеева, май 2016 г.