Африканский хореограф о русских чертах лица, танцующей «Зебре» и силе соблазнительных женщин.
За два года общения с нашими танцорами он постепенно начал понимать психологию русского творчества, но до сих пор душа россиянина для него – тайна, не поддающаяся разгадке. Он уже привык к тому, что движение русского перформера порождается не телом, а мыслью, но, побродив по костромским улицам, так и не смог расшифровать мысль, отраженную на лицах сосредоточенных прохожих. Казалось бы, известный южноафриканский хореограф Пи Джей Саббагха знает о Костроме как неотъемлемой части России совсем немного. Но вот парадокс: то немногое, что он знает о нашем городе, известно далеко не каждому местному жителю. Кострома для Пи Джея – яркая точка на мировой карте современного актуального искусства, которая, похоже, стала значимой вехой и в его собственной биографии. Взгляд южноафриканца на Кострому танцующую и не только – в эксклюзивном интервью, которое Пи Джей Саббагха накануне своего отъезда из России дал корреспонденту «СП»-ДО» Дарье Шаниной.
МИР УДИВИТЕЛЬНОЙ ТИШИНЫ…
— Пи Джей, когда вы впервые соприкоснулись с искусством российского современного танца?
— Мое первое знакомство с русским contemporary dance состоялось в Костроме в 2008 году, когда школа и компания «Диалог Данс» пригласила меня принять участие во II Международном фестивале дуэтов современного танца «Диверсия»». Тогда я приехал в ваш город с двумя танцовщицами, которые представили на суд костромскому зрителю дуэтную работу «Назад», исполненную под музыку Вивальди. По окончании фестиваля организаторы пригласили меня остаться в Костроме, чтобы провести для здешних исполнителей contemporary мастер-класс. Результатом нашего постфестивального сотворчества явилась краткая, пятнадцатиминутная, версия спектакля «Назад», или, как сейчас принято называть подобные прокты – ремикс данной постановки. Премьера обновленного перформанса состоялась в том же году, но чуть позже – кажется, в октябре. Должен признаться, я получил от совместной работы с костромскими танцорами очень позитивные эмоции. Согласитесь, в противном случае меня бы не было сегодня в вашем городе! Можно сказать, что тот памятный ремикс был первым, ещё в чём-то «робким» шагом на пути нашего интернационального общения. Сегодня сотрудничество с костромскими исполнителями contemporary dance продолжается и, что самое главное, развивается не в одной плоскости: мы переходим на новые уровни взаимопонимания, что позволяет нам расширять горизонты творчества, ставя всё более и более интересные эксперименты в области современного танца.
— Сколько таких экспериментов в вашей совместной «копилке» на сегодняшний день?
— С момента нашей первой постановки прошло два года, и за это время мы создали две совершенно непохожие друг на друга работы. Первая – уникальный в своём роде проект «Зебра». К репетициям этого танцевального спектакля мы приступили весной 2009 года, и весь март в Йоханнесбурге непрерывно «искали» его. Наконец «нашли»: проект получился действительно неповторимым, потому что впервые на одной танцевальной площадке совместно работали танцоры из Африки и России. Как вы понимаете, название «Зебра» в данном контексте, естественно, несло в себе особый символический смысл: взамодействие в танцевальном пространстве темнокожих африканцев и светлокожих русских создавало потрясающий эффект – то, что я бы обозначил как некий «эффект зебры». Кроме того, наш проект был мужским по всем параметрам: начиная с того, что исполнителями танца выступали исключительно мужчины, и заканчивая чисто мужской хореографией. Премьерный показ спектакля современного танца состоялся там же, в Йоханнесбурге, в рамках фестиваля «DanceUmbrella». Ну, а сразу после южноафриканского фестиваля мы повезли «Зебру» в Россию, где её увидели три города: Москва, Ярославль и Кострома. Вообще, у нашей «Зебры» очень счастливая судьба. В Южно-Африканской Республике, в Грэхэмстауне, регулярно проходит Национальный Фестиваль Искусств – нечто наподобие российской национальной театральной премии «Золотая маска». Этот фестиваль – крупнейшее культурное событие всего южного полушария, где представлены лучшие работы мастеров разных искусств: изобразительного, танцевального, театрального… Поспасть в его программу невероятно сложно: участники проходят очень жесткий отбор. Так вот: наша «Зебра» была удостоена чести принять участие в фестивале, и с успехом была показана на его сцене целых шесть раз!
— Второй вашей работой стала…
— Созданная этой осенью специально для «Диверсии» нынешней дуэтная работа Ивана Естегнеева и моей соотечественницы Трэйси Хьюман под названием «Только ты, только я». У нас получился очень «нежный» спектакль – история об интимных, бережно охраняемых от постороннего вмешательства отношениях мужчины и женщины. Но это лишь одна его сторона. С другой – это активный разговор танцоров со зрителем, помогающий нам посмотреть на своё собственное отношение к современному танцу другими глазами, как бы увидеть его со стороны. Эта постановка стала очень значимой и для меня, и для Трэйси: во время работы над ней мы начали лучше понимать русскую ментальность. Не ментальность в широком смысле этого слова, как мировоззрение русских в целом, а творческую ментальность русского танцора, его отношение к процессу создания перформанса. Надеюсь, что нам удалось хотя бы немного разгадать психологию современного российского зрителя: понять его натуру, определить, что вызывает в нем эмоциональный отклик. Конечно, это открытие поможет нам впредь создавать такие перформансы, которые воздействуют на вашего зрителя, правильно подбирать нашу – если выразиться образно – танцевальную палитру.
— Если уж мы заговорили о ментальности русского танцора, не могу не задать вопрос: чем наш перформер принципиально отличается от африканского?
— У них совершенно разный подход к созданию движения в процессе танца.Африканский танцор contemporary работает «от тела»: он «прислушивается» к тому, что чувствует тело, куда оно движется естественным образом в танцевальном пространстве. Если объяснить проще, наши танцоры сначала движутся, а потом наполняют движение смысловым содержанием. Русские же перформеры – наоборот: сначала интеллектуально оправдывают своё движение, а только потом начинают двигаться. Может быть, это происходит от того, что русская танцевальная культура испытывает сильное влияние классического балета. Представляете, как тяжело приходится в такой ситуации танцорам contemporary: преодолевать стереотипы, которые укоренялись в сознании публики столетиями, очень непросто. К счастью, нашим танцорам не приходится сопротивляться воздействию подобных культурных явлений.
— Пи Джей, иностранцев всегда поражает Россия как совершенно особый социокультурный феномен. Наверняка у вас – человека, который в нашей стране побывал уже не единожды – сложилось собственное восприятие России?
— Это довольно непростой вопрос. Несмотря на то, что я бывал в России не раз, я всё же недостаточно знаком с ней, чтобы охарактеризовать её как цельный феномен. Ограничусь общими наблюдениями. Главное, что меня поразило впервые, когда я приехал в вашу страну, и что поражает до сих пор, — непривычная для жителя Южной Африки общая тишина. Понимаете, в чём дело: у нас народ очень шумный, привыкший общаться громко и экспрессивно. Когда ты приходишь в публичное место, шум буквально оглушает. А у вас повсюду тишина! Почему? Мне кажется, за годы советского режима и репрессий русских людей просто-напросто отучили открыто выражать свои эмоции, громко говорить или смеяться. Да просто улыбаться наконец! Наверное, со временем это пройдет. Но пока жители России воспринимаются любым иностранцем как люди вечно хмурящиеся, всем своим видом выражающие недоброжелательность. Может быть, не стоит объяснять этот феномен какими-то историческими причинами… Может быть, всё гораздо проще: дело исключительно в физиологии – лицам русских людей присущи очень чёткие черты лица, поэтому, вглядевшись в них, иностранец может прочитать в лице что-то враждебное, чего на самом деле вовсе нет.
… И СТРЕМИТЕЛЬНОЙ НЕПОДВИЖНОСТИ
— Пи Джей, вы считаете себя последователем какой-то танцевальной школы?
— Пожалуй, этот разговор нужно начать с рассказа о том, где я учился. Я окончил Rhodes University (город Грэхемстаун, Южно-Африканская Республика). В первые студенческие годы сфера моих интересов ещё не была полностью сформирована, а потому тянуло ко многому: с одинаковым удовольствием я изучал и актёрское мастерство, и азы режиссуры, и психологию театра. Танец как собственно учебная дисциплина, наряду со сценическим движением, тоже входил в программу университета, и буквально в первые же дни моего студенческого «знакомства» с танцевальным искусством я был навсегда покорён им. Уже на третьем курсе не осталось ни малейших сомнений: я знал, что свяжу свою жизнь с миром танца, а потому сконцентрировался именно на танцевальном искусстве. И, как вы понимаете, с тех пор я ни на минуту не усомнился в правильности своего выбора и не перестаю совершенствоваться именно в этом направлении. Что касается моей приверженности какой-то одной танцевальной школе, могу сказать, что в мире contemporary очень сложно отдавать предпочтение определённому направлению. Современный танец – очень разнообразное искусство, предполагающее сосуществование внутри себя огромного количества течений и способов самовыражения творца.
— Как студент грэхемстаунского университета стал йоханнесбургским хореографом?
— Я переехал из Грэхемстауна в Йоханнесбург в 1994 году по приглашению Wits University, в котором стал преподавать сценический танец и хореографию. Конечно, я задолго до этого мечтал создать собственную танцевальную компанию, которая бы могла воплощать в жизнь собственные идеи, не завися ни от кого. И именно шестнадцать лет назад, в 1994 году, в Йоханнесбурге мне удалось претворить мечту в жизнь. Я открыл собственную компанию, которая сначала «держалась» на творческих силах моих студентов: я приглашал на внеурочные занятия самых талантливых учеников, которые хотели получить дополнительный танцевальный опыт, ну, а тех из них, кто серьёзно и систематически занимался, я привлекал для участия в постановках. Ну, а вскоре моя компания стала довольно известной в городе и ей заинтересовались настоящие профессионалы. Так она перестала быть студенческой: мы начали работать исключительно с профессиональными танцорами.
— С какими известными в мире contemporary dance компаниями вам довелось сотрудничать?
— С какими известными компаниями? Если вам что-то скажет такое название, как «Delfos» (город Мазатлан, Мексика), то с ними!
— Насколько пространство африканского современного танца изолировано от европейского?
— Конечно, география играет в процессе взаимовлияния искусства современного танца в Африке и Европе не последнюю и, что самое главное, не совсем положительную роль. Долгое время пространственный «разрыв» между нашими континентами ощущался очень остро: влияние европейского contemporary на нас было минимальным. При этом надо учитывать, что европейский современный танец ещё и развивался более стремительными темпами. Если русские танцоры постоянно общались с европейскими и многому учились у них, а европейские, в свою очередь, немало перенимали у русских, то мы, как говорят у вас в России, варились в собственном соку. Поэтому влияние европейского contemporary dance на южнофариканский танец долгое время было спорадическим и отрывочным. К счастью, сегодня ситуация меняется в лучшую сторону: наши хореографы и танцоры ездят учиться в Европу на два-три года, а к нам в процессе взаимообмена приезжают европейские хореографы и танцоры. Поэтому в искусстве африканского современного танца происходят определенные подвижки, возникает стимуляция его развития в новых направлениях.
— Как я понимаю, костромской фестиваль дуэтов современного танца «Диверсия» для вас весьма полезный опыт. Нынешняя «Диверсия» в вашей биографии уже третья. Какие тенденции в развитии нашего фестиваля вы можете заметить?
— Фестиваль дуэтов «Диверсия» на протяжении последних трёх лет совершает каждый раз огромный скачок в развитии. Это касается не только качества хореографического исполнения дуэтных танцев, но и их «интересности», оригинальности взгляда постановщиков. Высокий уровень участвующих в фестивале дуэтов свидетельствует, прежде всего, о том, что в Кострому с каждым годом стремится приехать всё большее число профессиональных и, что самое главное, уникальных в своём роде танцоров contemporary. Такой культурный обмен, возможность постоянно учиться друг у друга чему-то новому, вдохновляться на новые идеи позволяют искусству русского современного танца беспрерывно развиваться. И Костроме в этом смысле сильно повезло: ей посчастливилось стать признанным во всём мире центром contemporary dance. Что касается минувшего фестиваля, не буду давать оценку, критиковать дуэты, поскольку моё мнение очень субъективно.
— Пи Джей, после «Диверсии» вы остались в Костроме, чтобы в сотворчестве с нашими перформерами создать очередную работу…
— Да, мы создали ещё одну небольшую историю под названием «Still». С английского языка это слово можно перевести двояко: как «неподвижность» и как «тишина». Уже в названии отражено мое личностное восприятие России: помните, та самая тишина, которая поражает меня… Танец поставлен на музыку современного южноафриканского композитора Кевина Воланса, которая, по моим ощущениям, невероятно совпадает с энергетикой России. В танцевальном пространстве существуют пять девушек, ведущих диалог о сосуществовании в каждой из них женской и мужской природы. Это эмоциональный экскурс в исследование вопроса о том, что значит быть соблазнительной и сильной одновременно, как можно естественно совмещать «текучесть», плавность движений с их агрессивностью. И, несмотря на название, исполнительницы, конечно же, не стоят на месте, а активно живут во всём сценическом пространстве. Постановка, как мне думается, должна получиться довольно любопытной. Одно огорчает: ребята будут дорабатывать танец, доводить его до смыслового и формального совершенства, а также представлять на суд костромскому зрителю уже без меня… Моё же пребывание в гостеприимной Костроме закончилось.
Несмотря на переживания Пи Джея, самостоятельно доработанная танцорами версия «Still», увидевшая свет 16 октября на арт-площадке СТАНЦИЯ, получилась вполне совершенной. «Почерк» хореографа зримо ощущается уже с первых секунд обретения историей неподвижности танцевального пространства. Пять девушек (Мария Качалкова, Татьяна Караванова, Ольга Капустина, Елена Резвова и Екатерина Полякова) в чёрно-белом (не только как символ двойственной, контрастной природы человека, но и как отголосок русско-африканской темы, заданной ещё в «Зебре») взаимодействуют в танцевальном пространстве на уровне нарочито акцентированных, насквозь пронзающих адресата взглядов. Их эмоциональная «спаянность» выходит за пределы сцены, и диалог переступает внутренние границы, подаваясь в зрительный зал. Без единого слова, одним движением глаз исполнительницы вовлекают зрителя в свою игру, не оставляя последнему шансов оказаться на периферии спектакля. Хаотично, словно атомы в молекуле, они движутся в пространстве сцены, начиная телесный разговор о странностях души. Но постепенно музыка Кевина Воланса начинает диктовать им свои условия, полностью подчиняя темп сценического движения темпу своего звучания. И вот, преодолевая внешний аскетизм постановки, прорывается наружу невообразимое богатство хореографии. Движение здесь масштабно, широко, полнокровно, а каждая танцевальная индивидуальность становится частью огромного целого. Здесь всё порознь, и всё – одно. Достигая своего апогея, танец «закручивается», превращаясь в реактивное движение по кругу, в центре которого, на минуту «вырвавшись» из «воронки», оказывается каждая исполнительница спектакля. На мгновение исчезает сам танец, уступая место с трудом уловимому для зрения полёту над площадкой. В какой-то момент начинает казаться, что сотворить такое насквозь воздушное действо не под силу человеческому таланту, но ни на секунду не сходящие с лиц исполнительниц светлые улыбки словно задают безмолвный вопрос: уж не обаяние ли хореографа подарило постановке такое лёгкое «дыхание»? Ответ однозначен…
Рубрика: диалог данс and tagged танец. Bookmark the permalink. Both comments and trackbacks are currently closed.
Генеральный партнер
Черно-белое искусство ПиДжея Саббагхи
Африканский хореограф о русских чертах лица, танцующей «Зебре» и силе соблазнительных женщин.
За два года общения с нашими танцорами он постепенно начал понимать психологию русского творчества, но до сих пор душа россиянина для него – тайна, не поддающаяся разгадке. Он уже привык к тому, что движение русского перформера порождается не телом, а мыслью, но, побродив по костромским улицам, так и не смог расшифровать мысль, отраженную на лицах сосредоточенных прохожих. Казалось бы, известный южноафриканский хореограф Пи Джей Саббагха знает о Костроме как неотъемлемой части России совсем немного. Но вот парадокс: то немногое, что он знает о нашем городе, известно далеко не каждому местному жителю. Кострома для Пи Джея – яркая точка на мировой карте современного актуального искусства, которая, похоже, стала значимой вехой и в его собственной биографии. Взгляд южноафриканца на Кострому танцующую и не только – в эксклюзивном интервью, которое Пи Джей Саббагха накануне своего отъезда из России дал корреспонденту «СП»-ДО» Дарье Шаниной.
МИР УДИВИТЕЛЬНОЙ ТИШИНЫ…
— Пи Джей, когда вы впервые соприкоснулись с искусством российского современного танца?
— Мое первое знакомство с русским contemporary dance состоялось в Костроме в 2008 году, когда школа и компания «Диалог Данс» пригласила меня принять участие во II Международном фестивале дуэтов современного танца «Диверсия»». Тогда я приехал в ваш город с двумя танцовщицами, которые представили на суд костромскому зрителю дуэтную работу «Назад», исполненную под музыку Вивальди. По окончании фестиваля организаторы пригласили меня остаться в Костроме, чтобы провести для здешних исполнителей contemporary мастер-класс. Результатом нашего постфестивального сотворчества явилась краткая, пятнадцатиминутная, версия спектакля «Назад», или, как сейчас принято называть подобные прокты – ремикс данной постановки. Премьера обновленного перформанса состоялась в том же году, но чуть позже – кажется, в октябре. Должен признаться, я получил от совместной работы с костромскими танцорами очень позитивные эмоции. Согласитесь, в противном случае меня бы не было сегодня в вашем городе! Можно сказать, что тот памятный ремикс был первым, ещё в чём-то «робким» шагом на пути нашего интернационального общения. Сегодня сотрудничество с костромскими исполнителями contemporary dance продолжается и, что самое главное, развивается не в одной плоскости: мы переходим на новые уровни взаимопонимания, что позволяет нам расширять горизонты творчества, ставя всё более и более интересные эксперименты в области современного танца.
— Сколько таких экспериментов в вашей совместной «копилке» на сегодняшний день?
— С момента нашей первой постановки прошло два года, и за это время мы создали две совершенно непохожие друг на друга работы. Первая – уникальный в своём роде проект «Зебра». К репетициям этого танцевального спектакля мы приступили весной 2009 года, и весь март в Йоханнесбурге непрерывно «искали» его. Наконец «нашли»: проект получился действительно неповторимым, потому что впервые на одной танцевальной площадке совместно работали танцоры из Африки и России. Как вы понимаете, название «Зебра» в данном контексте, естественно, несло в себе особый символический смысл: взамодействие в танцевальном пространстве темнокожих африканцев и светлокожих русских создавало потрясающий эффект – то, что я бы обозначил как некий «эффект зебры». Кроме того, наш проект был мужским по всем параметрам: начиная с того, что исполнителями танца выступали исключительно мужчины, и заканчивая чисто мужской хореографией. Премьерный показ спектакля современного танца состоялся там же, в Йоханнесбурге, в рамках фестиваля «DanceUmbrella». Ну, а сразу после южноафриканского фестиваля мы повезли «Зебру» в Россию, где её увидели три города: Москва, Ярославль и Кострома. Вообще, у нашей «Зебры» очень счастливая судьба. В Южно-Африканской Республике, в Грэхэмстауне, регулярно проходит Национальный Фестиваль Искусств – нечто наподобие российской национальной театральной премии «Золотая маска». Этот фестиваль – крупнейшее культурное событие всего южного полушария, где представлены лучшие работы мастеров разных искусств: изобразительного, танцевального, театрального… Поспасть в его программу невероятно сложно: участники проходят очень жесткий отбор. Так вот: наша «Зебра» была удостоена чести принять участие в фестивале, и с успехом была показана на его сцене целых шесть раз!
— Второй вашей работой стала…
— Созданная этой осенью специально для «Диверсии» нынешней дуэтная работа Ивана Естегнеева и моей соотечественницы Трэйси Хьюман под названием «Только ты, только я». У нас получился очень «нежный» спектакль – история об интимных, бережно охраняемых от постороннего вмешательства отношениях мужчины и женщины. Но это лишь одна его сторона. С другой – это активный разговор танцоров со зрителем, помогающий нам посмотреть на своё собственное отношение к современному танцу другими глазами, как бы увидеть его со стороны. Эта постановка стала очень значимой и для меня, и для Трэйси: во время работы над ней мы начали лучше понимать русскую ментальность. Не ментальность в широком смысле этого слова, как мировоззрение русских в целом, а творческую ментальность русского танцора, его отношение к процессу создания перформанса. Надеюсь, что нам удалось хотя бы немного разгадать психологию современного российского зрителя: понять его натуру, определить, что вызывает в нем эмоциональный отклик. Конечно, это открытие поможет нам впредь создавать такие перформансы, которые воздействуют на вашего зрителя, правильно подбирать нашу – если выразиться образно – танцевальную палитру.
— Если уж мы заговорили о ментальности русского танцора, не могу не задать вопрос: чем наш перформер принципиально отличается от африканского?
— У них совершенно разный подход к созданию движения в процессе танца. Африканский танцор contemporary работает «от тела»: он «прислушивается» к тому, что чувствует тело, куда оно движется естественным образом в танцевальном пространстве. Если объяснить проще, наши танцоры сначала движутся, а потом наполняют движение смысловым содержанием. Русские же перформеры – наоборот: сначала интеллектуально оправдывают своё движение, а только потом начинают двигаться. Может быть, это происходит от того, что русская танцевальная культура испытывает сильное влияние классического балета. Представляете, как тяжело приходится в такой ситуации танцорам contemporary: преодолевать стереотипы, которые укоренялись в сознании публики столетиями, очень непросто. К счастью, нашим танцорам не приходится сопротивляться воздействию подобных культурных явлений.
— Пи Джей, иностранцев всегда поражает Россия как совершенно особый социокультурный феномен. Наверняка у вас – человека, который в нашей стране побывал уже не единожды – сложилось собственное восприятие России?
— Это довольно непростой вопрос. Несмотря на то, что я бывал в России не раз, я всё же недостаточно знаком с ней, чтобы охарактеризовать её как цельный феномен. Ограничусь общими наблюдениями. Главное, что меня поразило впервые, когда я приехал в вашу страну, и что поражает до сих пор, — непривычная для жителя Южной Африки общая тишина. Понимаете, в чём дело: у нас народ очень шумный, привыкший общаться громко и экспрессивно. Когда ты приходишь в публичное место, шум буквально оглушает. А у вас повсюду тишина! Почему? Мне кажется, за годы советского режима и репрессий русских людей просто-напросто отучили открыто выражать свои эмоции, громко говорить или смеяться. Да просто улыбаться наконец! Наверное, со временем это пройдет. Но пока жители России воспринимаются любым иностранцем как люди вечно хмурящиеся, всем своим видом выражающие недоброжелательность. Может быть, не стоит объяснять этот феномен какими-то историческими причинами… Может быть, всё гораздо проще: дело исключительно в физиологии – лицам русских людей присущи очень чёткие черты лица, поэтому, вглядевшись в них, иностранец может прочитать в лице что-то враждебное, чего на самом деле вовсе нет.
… И СТРЕМИТЕЛЬНОЙ НЕПОДВИЖНОСТИ
— Пи Джей, вы считаете себя последователем какой-то танцевальной школы?
— Пожалуй, этот разговор нужно начать с рассказа о том, где я учился. Я окончил Rhodes University (город Грэхемстаун, Южно-Африканская Республика). В первые студенческие годы сфера моих интересов ещё не была полностью сформирована, а потому тянуло ко многому: с одинаковым удовольствием я изучал и актёрское мастерство, и азы режиссуры, и психологию театра. Танец как собственно учебная дисциплина, наряду со сценическим движением, тоже входил в программу университета, и буквально в первые же дни моего студенческого «знакомства» с танцевальным искусством я был навсегда покорён им. Уже на третьем курсе не осталось ни малейших сомнений: я знал, что свяжу свою жизнь с миром танца, а потому сконцентрировался именно на танцевальном искусстве. И, как вы понимаете, с тех пор я ни на минуту не усомнился в правильности своего выбора и не перестаю совершенствоваться именно в этом направлении. Что касается моей приверженности какой-то одной танцевальной школе, могу сказать, что в мире contemporary очень сложно отдавать предпочтение определённому направлению. Современный танец – очень разнообразное искусство, предполагающее сосуществование внутри себя огромного количества течений и способов самовыражения творца.
— Как студент грэхемстаунского университета стал йоханнесбургским хореографом?
— Я переехал из Грэхемстауна в Йоханнесбург в 1994 году по приглашению Wits University, в котором стал преподавать сценический танец и хореографию. Конечно, я задолго до этого мечтал создать собственную танцевальную компанию, которая бы могла воплощать в жизнь собственные идеи, не завися ни от кого. И именно шестнадцать лет назад, в 1994 году, в Йоханнесбурге мне удалось претворить мечту в жизнь. Я открыл собственную компанию, которая сначала «держалась» на творческих силах моих студентов: я приглашал на внеурочные занятия самых талантливых учеников, которые хотели получить дополнительный танцевальный опыт, ну, а тех из них, кто серьёзно и систематически занимался, я привлекал для участия в постановках. Ну, а вскоре моя компания стала довольно известной в городе и ей заинтересовались настоящие профессионалы. Так она перестала быть студенческой: мы начали работать исключительно с профессиональными танцорами.
— С какими известными в мире contemporary dance компаниями вам довелось сотрудничать?
— С какими известными компаниями? Если вам что-то скажет такое название, как «Delfos» (город Мазатлан, Мексика), то с ними!
— Насколько пространство африканского современного танца изолировано от европейского?
— Конечно, география играет в процессе взаимовлияния искусства современного танца в Африке и Европе не последнюю и, что самое главное, не совсем положительную роль. Долгое время пространственный «разрыв» между нашими континентами ощущался очень остро: влияние европейского contemporary на нас было минимальным. При этом надо учитывать, что европейский современный танец ещё и развивался более стремительными темпами. Если русские танцоры постоянно общались с европейскими и многому учились у них, а европейские, в свою очередь, немало перенимали у русских, то мы, как говорят у вас в России, варились в собственном соку. Поэтому влияние европейского contemporary dance на южнофариканский танец долгое время было спорадическим и отрывочным. К счастью, сегодня ситуация меняется в лучшую сторону: наши хореографы и танцоры ездят учиться в Европу на два-три года, а к нам в процессе взаимообмена приезжают европейские хореографы и танцоры. Поэтому в искусстве африканского современного танца происходят определенные подвижки, возникает стимуляция его развития в новых направлениях.
— Как я понимаю, костромской фестиваль дуэтов современного танца «Диверсия» для вас весьма полезный опыт. Нынешняя «Диверсия» в вашей биографии уже третья. Какие тенденции в развитии нашего фестиваля вы можете заметить?
— Фестиваль дуэтов «Диверсия» на протяжении последних трёх лет совершает каждый раз огромный скачок в развитии. Это касается не только качества хореографического исполнения дуэтных танцев, но и их «интересности», оригинальности взгляда постановщиков. Высокий уровень участвующих в фестивале дуэтов свидетельствует, прежде всего, о том, что в Кострому с каждым годом стремится приехать всё большее число профессиональных и, что самое главное, уникальных в своём роде танцоров contemporary. Такой культурный обмен, возможность постоянно учиться друг у друга чему-то новому, вдохновляться на новые идеи позволяют искусству русского современного танца беспрерывно развиваться. И Костроме в этом смысле сильно повезло: ей посчастливилось стать признанным во всём мире центром contemporary dance. Что касается минувшего фестиваля, не буду давать оценку, критиковать дуэты, поскольку моё мнение очень субъективно.
— Пи Джей, после «Диверсии» вы остались в Костроме, чтобы в сотворчестве с нашими перформерами создать очередную работу…
— Да, мы создали ещё одну небольшую историю под названием «Still». С английского языка это слово можно перевести двояко: как «неподвижность» и как «тишина». Уже в названии отражено мое личностное восприятие России: помните, та самая тишина, которая поражает меня… Танец поставлен на музыку современного южноафриканского композитора Кевина Воланса, которая, по моим ощущениям, невероятно совпадает с энергетикой России. В танцевальном пространстве существуют пять девушек, ведущих диалог о сосуществовании в каждой из них женской и мужской природы. Это эмоциональный экскурс в исследование вопроса о том, что значит быть соблазнительной и сильной одновременно, как можно естественно совмещать «текучесть», плавность движений с их агрессивностью. И, несмотря на название, исполнительницы, конечно же, не стоят на месте, а активно живут во всём сценическом пространстве. Постановка, как мне думается, должна получиться довольно любопытной. Одно огорчает: ребята будут дорабатывать танец, доводить его до смыслового и формального совершенства, а также представлять на суд костромскому зрителю уже без меня… Моё же пребывание в гостеприимной Костроме закончилось.
Перевод с английского Ольги Ефловой
_____________________________________________________________________________
Несмотря на переживания Пи Джея, самостоятельно доработанная танцорами версия «Still», увидевшая свет 16 октября на арт-площадке СТАНЦИЯ, получилась вполне совершенной. «Почерк» хореографа зримо ощущается уже с первых секунд обретения историей неподвижности танцевального пространства. Пять девушек (Мария Качалкова, Татьяна Караванова, Ольга Капустина, Елена Резвова и Екатерина Полякова) в чёрно-белом (не только как символ двойственной, контрастной природы человека, но и как отголосок русско-африканской темы, заданной ещё в «Зебре») взаимодействуют в танцевальном пространстве на уровне нарочито акцентированных, насквозь пронзающих адресата взглядов. Их эмоциональная «спаянность» выходит за пределы сцены, и диалог переступает внутренние границы, подаваясь в зрительный зал. Без единого слова, одним движением глаз исполнительницы вовлекают зрителя в свою игру, не оставляя последнему шансов оказаться на периферии спектакля. Хаотично, словно атомы в молекуле, они движутся в пространстве сцены, начиная телесный разговор о странностях души. Но постепенно музыка Кевина Воланса начинает диктовать им свои условия, полностью подчиняя темп сценического движения темпу своего звучания. И вот, преодолевая внешний аскетизм постановки, прорывается наружу невообразимое богатство хореографии. Движение здесь масштабно, широко, полнокровно, а каждая танцевальная индивидуальность становится частью огромного целого. Здесь всё порознь, и всё – одно. Достигая своего апогея, танец «закручивается», превращаясь в реактивное движение по кругу, в центре которого, на минуту «вырвавшись» из «воронки», оказывается каждая исполнительница спектакля. На мгновение исчезает сам танец, уступая место с трудом уловимому для зрения полёту над площадкой. В какой-то момент начинает казаться, что сотворить такое насквозь воздушное действо не под силу человеческому таланту, но ни на секунду не сходящие с лиц исполнительниц светлые улыбки словно задают безмолвный вопрос: уж не обаяние ли хореографа подарило постановке такое лёгкое «дыхание»? Ответ однозначен…